Такие полеты-перемещения становились уже привычными. Пространство, пронизанное светом – вблизи центра систем, гигантские сферы планет, в пару мгновений становящиеся точками в бездонном море и исчезающие в небытии. Полый шар, усеянный иглами звезд – на окраинах; настоящая бездна, в которой тонули расстояния – между звездными системами. Это – если воспринимать зрением, схожим с человеческим. Если «подняться выше» полем восприятия и «сменить фильтр», как говорили на Земле – звездное поле становилось иным, напоминало мириады светлячков, взлетевших в ночной воздух, только неподвижных, иные были яркими, большинство тусклыми – так виделись населенные планеты – и необитаемые. Издалека понять подробности было совершенно невозможно… по крайней мере, пока – не научился.
В ближайшей к Земле системе, где сейчас плыл гигантский корабль адмирала Ханида, было две «светящихся» планеты.
Исследованием в полном смысле слова, конечно, это было не назвать. Но уже привычно: во время трех лет (по земному счету) странствий по обитаемым зонам Галактики майа привык к такому вот первичному знакомству. «Слетать поглядеть», что называется. Сейчас любоваться красотой атмосферных высот было некогда – это после, вначале собрать для адмирала самое основное.
Спуститься, ориентируясь на интенсивность разумной жизни там, на поверхности. Раскинуть восприятие на всю планету, прислушаться к самым ярким зонам жизни и разума, энергетическим всплескам. Технический уровень – само собою. Говоря простым языком - посмотреть, где что интересного.
Аура", говоря местным языком, планеты, оказалась очень странной, если не говорить больше. Ни с чем подобным Эгленну сталкиваться ещё не приходилось. Местные мелодии отчасти напоминали музыку Мелькора, отчасти - Йаванны. Так, вероятно, могла бы звучать тема Йаванны Кементари, если бы она склонилась на сторону Мелькора. Тема ПАДШИХ плодов земли...
Теперь - полет на небольшой высоте... относительно, конечно, небольшой, спускаясь временами почти к самой земле - в поисках поселений, городов, скоплений людей... вернее, обитателей планеты.
Спустя пятнадцать минут полёта он увидел...
Больше всего это напоминало эльфийское поселение на вершинах мэллорнов. Гибкие деревянные арки и купола, частично живые, частично мёртвые, образовывали своеобразное кружево, раскинутое на десятки километров, и на пару километров вознёсшееся к небесам. По деревянным дорогам шли и ехали существа, напоминающие энтов и гворнов - разумные, чувствующие растения, ростом примерно с человека. Гибкие стебли заменяли им руки и ноги, но никакого подобия головы не было, что производило жутковатое впечатление. В тёмно-оранжевом свете местного солнца их кожа казалась чёрной.
Насколько же их разум, интересно, отличается от привычного, человеческого?... В Арде многие человеческие поселения были словно окутаны аурой боли, голода, неудобств, подозрительности, чувства опасности - ставших привычными для обитателей. Схожее было и на Земле. А что же с этими странными существами?
Потребовалось несколько минут, чтобы "настроиться на волну" аборигенов. Но когда Эгленн привык к их необычайному мысленному "языку", он ощутил весь характерный для людей букет. Голод, боль, подозрительность, жадность - всего этого здесь хватало. За тем исключением, что среда обитания для этих существ чувствовалась куда более комфортной, чем для людей. В городе с отрегулированным микроклиматом они не страдали от холода или жары, и почти не знали усталости. Похоже, здесь было хорошо налажено распределение труда, или же автоматизация достигла такого уровня, когда могли работать лишь желающие этого.
Знают ли об этой странной цивилизации на Земле?... Ничего подобного в информационных сводках никогда не упоминалось.
Что ж, можно решиться прикоснуться к одному из них... Искать "правителя" - если таковой вообще есть?.. Нет, лучше выбрать - произвольно, однако - там, где в ауре меньше всего негативных чувств.
И, выбрав "типичного представителя", майа осторожно послал импульс доброжелательности, приветствия и интереса, вместе с осознанием, что исходит этот импульс - извне, от существа-пришельца, наблюдающего за чужой жизнью.
Ответный импульс содержал интерес и ярко выраженное недоверие. Абориген, похоже, был убеждён, что кто-то его разыгрывает.
Значит, мысленная речь для них привычна?...
Следом Эгленн передал уже не речь, а несколько образов, очерчивающих недавний путь. Земля, ее леса; небо; космос и яростный свет звезды; гигантский "титан", плывущий в пространстве; полет к обитаемой планете, удивление...
Словесный же ряд можно было перевести - очень приблизительно - как что-то вроде "я пришел с планеты у одной из ближних звезд, и никогда не видел такой жизни, как у вас."
Но знакомо ли местному "человеку" само понятие "планеты"?
Вспышка изумления и почти физической боли. По непонятной причине визуальный ряд вызвал у собеседника шок, выключивший его минуты на три. А слова он вообще воспринял, как бессмысленный шум.
Эффектно, что и говорить. Прежде от подобных образов никто еще не терял сознания... если, конечно, такую реакцию можно уподобить потере сознания.
Дождавшись, когда абориген придет в себя, Эгленн действовал куда более осторожно: передал чувство извинения, досады на собственную неосмотрительность, удивление - и вопрос: почему?.. почему - шок, в чем - боль?...
Немного прийдя в себя, абориген передал ему собственную картину мира. Тут уже как молотом оглушило Эгленна, хотя ему, духу, было легче привыкнуть и настроиться.
Абориген видел как бы тремя глазами, каждый из которых имел круговой обзор, причём изображение складывалось из тысяч цветных точек. Зрение двух "глаз" было чёрно-белым, а одного - цветным, однако набор цветов, доступных его видению, существенно отличался от спектра землянина.
Естественно, что непрерывная, целостная картинка, показанная с двух человеческих глаз, с абсолютно непривычной цветовой гаммой и узким углом зрения, едва не разорвала ему мозг. Подобный образ просто не с чем было сопоставить.
Так же, как сотни тысяч ярких "точек" фасеточного зрения впились в сознание Гортхауэра жалящими мухами.
Зато теперь можно было передать понимание - двух видов несовместимого друг с другом зрения. Чувства, однако, были куда ближе: майа надеялся, что доброжелательный смешок - мол, вот оно что! каждый видит по-своему, прости, не подумал! - абориген сумеет понять.
Теперь недоверия в мыслефоне аборигена было куда меньше. То, что он увидел, невозможно было подделать на том уровне, который он знал. Образ-любопытство-уточнение - дескать, что ты за существо?
Существо не плоти, а из чистого духа, энергии, света. Существо извне. Снова опасение - есть ли аналоги? - и переданное понимание: мой друг потерял свой дом в бесконечных просторах там, наверху; он ищет новое пристанище, просил помочь - я, умеющий быть духом, летаю, смотрю...
Долгое раздумие, затем образ физического соприкосновения двух древовидных существ. Вопросительная мысль - можно ли тебя увидеть.
Можно. Но мой привычный облик несхож с вашим. Я могу принять форму, подобную твоей... но на самом деле выгляжу иначе.
Теперь уже осторожно, очень осторожно, Эгленн спроецировал в сознание "дендроида" свой человеческий образ - попытавшись сделать это так, как если бы аборгиген увидел собственным зрением.
И понимание: таков народ, где я живу. Я могу оказаться рядом с тобою... хочешь?...
Лёгкое ощущение неприязни, что-то эквивалентное человеческому "бррр" - и утвердительный импульс согласия.
Это была, конечно, "псевдоплоть" - не подлинное воплощение, требовавшее больше сил: ни к чему, учитывая, что вскоре придется продолжить путешествие.
Перед аборигеном Эгленн появился таким, каким был в последнее время на Венере во время работы. Конечно, дендроиду человеческий облик должен показаться отталкивающим. Напоминающим животных, возможно... если здесь есть их аналоги.
Здравствуй.
И то же самое - вслух:
- Здравствуй.
Так звучит наше приветствие.
По телу проксимца пробежала какая-то странная дрожь. Он медленно, извиваясь всеми четырьмя конечностями и телом, отступил от гостя. Эгленн ощутил с трудом подавляемый приступ... в человеческом языке для этого ощущения не было правильного слова, хотя ближайшим аналогом, пожалуй, был бы голод.
Я не хочу беспокоить тебя. Мы не будем вмешиваться в вашу жизнь. Мы не хотим мешать.
И догадка: у вас есть... существа, похожие на меня?..
Цепь торопливо переданных образов. Кожа. Волосы. Шерсть. Чешуя. Белки глаз. Ногти. Опознавать это всё глазами проксимца было крайне сложно, но всё же образы были знакомы.
И с каждым образом связано чувство яростного, сжигающего, почти невыносимого желания. Как у наркомана к дозе, как у феаноринга к Сильмариллу, как у гнома к ожерелью Наугламир.
Что так влечет тебя?... - удивление.
Возмущение, раздражение. Крайне сложно что-то объяснить, имея в распоряжении только образы и эмпатию, и при этом с трудом себя контролируя, чтобы не наброситься на гостя.
Выразительные взмахи руками-щупальцами - дескать, исчезни, как появился, не стой тут, потом объясню.
Облик из псевдоплоти растворился - и осталось только любопытство, недоумение, непонимание, отзвуки прежних, из Арды, смыслов: если бы Йаванна хотела сотворить собственных детей, не такими ли бы они стали?...
И еще одно: адмиралу эта планета, похоже, будет бесполезна. Ему нужен мир техногенного типа, где можно найти людей, схожих с нами, способных заменить экипажи кораблей...
Совладав с собой, абориген снова "позвал" его. Он определённо не хотел видеть Эгленна во плоти, но также не хотел и терять контакт с ним.
"Я здесь, на отдалении, в небе над тобою, - пришел образ.
Так отчего же эти чувства?..
Образ. В первобытном лесу с жужжанием летит муха.
Со змеиной быстротой из леса выстреливает гибкое зелёное щупальце. На конце раскрывается пасть, и заглатывает насекомое в столь короткое мгновение, что кажется - ничего не было, мушка просто пропала.
Примитивный проксимец - ещё с криво обожжённым копьём в руках - изгибается в волнах экстаза, когда насекомое растворяется в его ладони.
Спустя несколько тысяч лет. Проксимец, вооружённый тончайшими инструментами, очень осторожно, почти благоговейно разделывает на полоски шкуру какого-то животного, отдалённо похожего на верблюда. Не удерживается и заглатывает одну из полосок, корчась в экстазе. Затем, через пару часов, мрачно подсчитывает, сколько месяцев ему придётся работать бесплатно, чтобы рассчитаться за ущерб.
Ещё спустя двести лет. Палеонтологический музей. Деревянные макеты скелетов и черепов, но даже глядя на них проходящие проксимцы "облизываются". Настоящие останки зверей - в хранилищах музея, в непробиваемых и кислотостойких сейфах. Их ценность - выше стоимости города.
Понимание.
Догадка оказалась верна - животные служили пищей.
"Большинство обитателей других миров - такие, как я. Вы - уникальны. Вы летаете к звездам, к другим мирам?"
Образ пустого пространства, усеянного искрами звезд, и гигантского шара планеты.
Карта системы в виде фасеточной сетки координат. Точки-планеты. Линии маршрутов.
Корабли проксимцев регулярно летают ко второй и третьей планете их родной системы. Около двадцати тысяч проксимских лет назад были довольно частые полёты к двойной звезде Альфа Центавра - разумеется, проксимцы называли её иначе. Настоящие межзвёздные перелёты - хотя бы к Солнцу - были признаны теоретически возможными, но слишком дорогими и бесполезными. А около шестнадцати тысяч лет назад прекратились и полёты к Альфе, хотя несколько кораблей, способных на это, до сих пор стоят в музеях.
Карта показалась довольно близкой восприятию. И Эгленн передал в ответ "снимок" гигантской карты населенных зон Галактики - той, что была в его памяти со времени путешествия на поиски Хэлкара. Миллионы кораблей, мириады живых существ...
"Чем же ценны для вас вторая и третья планеты?"
Изумление и шок. С трудом контролируемый приступ голода-жадности, накатывающего на любого проксимца при виде живых животных.
Извинение. Смущение. Снова образы.
Собеседник точно не знал, что находят на второй и третьей планете, поскольку был скромным школьным учителем, а межпланетные перелёты - достаточно дорогое удовольствие. Вторая планета целиком принадлежит одному крупному предпринимателю, чей предок в своё время первым на ней высадился и заявил свои права. Никто не знает, что там происходит, кроме сотрудников его корпорации, которые умеют молчать. Что касается третьей, ледяной планеты, то она признана собственностью народа. Там ещё есть животная жизнь. Каждый год туда отправляются тысячи "золотоискателей" попытать счастья. Но на одного разбогатевшего удачиливого охотника приходятся тысячи погибших от холода и голода, или навсегда впавших в ледяной анабиоз.
Поразительно. Иная жизнь, но так много в ней близких землянам понятий - облеченных в совершенно фантастическую форму.
Симпатия и удивление, и смутная мысль, что мог бы оставить подарок неожиданному знакомцу - сотворить-материализовать тушу одного из земных животных, плоть без подобия даже животной искры духа - пиршество... не вызовет ли это еще больший "голод" с еще большей ломкой?...
Коснуться чужой души, оставить незаметную никому иному, крохотную "метку" - не потерять впоследствии его, иметь возможность разыскать.
Жаль, нельзя задерживаться. Нужно вернуться на Венеру до начала очередной смены в лаборатории - чтобы никто не заметил его отсутствия. Времени мало...
"Я запомню тебя. Спасибо. Мне нужно лететь - меня ждут... "
Вопрос-эмоция, немного взволнованно-испуганный, но понятный без слов:
"Ты ещё вернёшься?"
"Ты хочешь этого?.."
Подтверждение-радость-желание.
"Вернусь. Непременно вернусь. Ваш мир - необычайный."
И, помедлив несколько секунд, Эгленн бесплотным вихрем метнулся вверх, в пространство космоса, где вдалеке плыл корабль адмирала.