(Рейка, Анжи)
Место здесь было особенное. Ровное место на склоне высокого холма, и несколько здоровенных камней, каким-то дивным образом сюда попавших - может, во время строительства храма, а может, как-нибудь еще. А вокруг них вниз уходила трава, местами желтая, сгоревшая от солнца, но зеленой и кудрявой больше, а меж травы лежали проплешины мелких камней. Босыми ногами тут ходить - все ноги исколешь, если только не привык с самого детства и не загрубели подошвы, так, что им уже ничего не страшно.
Ярма привыкла. И сейчас она сидела босая , взобравшись на камень с ногами, и смотрела вдаль, туда, где медленно опускалось к горизонту солнце. Там, вдалеке, милях в двадцати, начиналось море, и тянулось оно долго, долго, без конца, и так оно и было в самом деле - если птица полетит за заходящим солнцем, то лететь ей, сколько хватит сил, и вдесятеро дольше - ничего не будет, кроме моря, бесконечно тянущаяся гладь кольцевого моря, чьих берегов не видно.
А отсюда море казалось серебристой полосой у горизонта. И солнце заходило в это серебро, красное золото смешивалось с серебряным блеском - очень красиво.
Но зрелище было привычным. Здесь всегда все было неизменным, и тысячу лет назад все было так же, только двух храмов еще не было - один на вершине холма, храм Бадаруса, солнечного бога, а другой внизу, в долине, откуда виден закат: храма Демосии-праматери, Творящей Тьмы.
Даже не верилось, что где-то там, не так уж далеко, идет жизнь, раскинулась столица, куда со всего мира привозят товары и дань великому царю, что на материке горят войны, заключаются и рушатся союзы держав... Идеальное место для тех, кто хочет уйти от мирской суеты и посвятить себя вечному. Но в 18 лет хочется большего, чем череда восходов и закатов, даже очень красивых.
Ярме тут не повезло. Когда ее еще на свете не было, отец ее воевал на материке, и ранен был, едва не умер, и принес обет - если исцелится, то первую рожденную дочь посвятит храму, в благодарность жрицам, что его спасли. Ярма и была той дочерью. И вот, едва исполнится шестнадцать лет - должна она отречься от всего земного и служить богам. А до того остался месяц. Как примет посвящение, тогда уж все, обратного пути не будет. Вернее, можно уйти через десять лет, но это казалось Ярме сроком, невыносимо огромным, а представить саму себя в 26 она просто не могла. Казалось - это уж старухой будет.
А простор вдалеке манил и вводил в соблазны.
- Слушай, давай убежим,пока еще можно. Нет таких законов, чтоб силком жрицей становиться. Отец говорит, наследства лишит. Ну и пусть лишает! На кой оно мне будет нужно в подземельях храма?
- Хмм.. - Вил обнимал свою возлюбленную. - И на что же мы будем жить тогда?
Он тайком сбегал из храма в минуты затишья, между всевозможными моленьями, обрядами и общественными работами. Времени выдавалось не так много, но любимая была дороже всего на свете, и даже страх быть наказанным за ослушание и нарушение правил не пугал Вила.
Сейчас он вместе со своей возлюбленной наслаждался отблесками заходящего солнца на поверхности моря.
О том, чтобы сбежать, думал и он, но последствия могли быть весьма неприятными.
- Ну, я могу петь и танцевать, я много разных танцев знаю. А ты мне будешь на маленькой арфе играть, ты ведь умеешь. А еще можно делать разные гадания, это ведь всегда и всем нужно. Ну да, я знаю, нелегко, но ты только представь! На десять лет! Ведь ты целых десять лет даже лица моего увидеть не сможешь!
Это была неприятная правда. Жрицы Демосии носили на лице темные покрывала, которые на Земле назвали бы "паранджой" - глаза и лоб открыты, но непременно скрыто все, что ниже глаз. И никакой мужчина, кроме евнухов, не вправе был увидеть лица жриц. А если бы увидел - за это нарушителю запрета полагалась смерть. При этом в одеяниях жриц грудь, по обычаю Атлантиса, оставалась открытой.
- Я не переживу такого! - Вил поцеловал любимую в губы. - Но представь, что будет, если нас поймают? Твой папаша тебе и мне подобное не простит, да и в Храме за побег наказание суровое.